Иван Беляев - керамист

Художник-керамист Иван Беляев учился гончарному делу у известного вологодского гончара, народного мастера России Владимира Холщагина. Впервые он сел за гончарный круг пять лет назад, но за это, казалось бы, короткое время прошел путь от традиционной гончарной утвари до художественно осмысленных изделий. Для Ивана важна работа за кругом, это позволяет ему работать с формой в движении. Он считает, что чем меньше мы касаемся руками предмета, тем больше символической ценности он приобретает, а на творчество его вдохновляют трудности. Иван – постоянный участник специализированных выставок и симпозиумов, его работы находятся в частных коллекция в России и Японии, и в своей мастерской ibe ceramics он не перестает экспериментировать, вырабатывая свой собственный стиль.

– так мне ответил Владимир Холщагин, когда я спросил его, сколько стоит обучение. Я честно признался, что не знаю, серьезно или нет. Я ведь до этого даже никогда не прикасался к глине и сам не до конца понимал, зачем к нему пришел. Но когда я остался, то сразу понял, что мне здесь очень комфортно – там кругом такие люди хорошие работают, мужики бородатые (улыбается). В общем, я сел за круг, Холщагин сел за свой, и он просто объяснял мне, что делать. [В мастерской ibe ceramics. Фото из личного архива] И я сделал свой первый предмет, совсем небольшой. Я был рад, и Холщагин был рад. Так Владимир Васильевич пустил меня к себе в мастерскую. По-моему, он передал мне всё, что знал, ничего не скрывая. Я очень, очень ему благодарен. Именно благодаря Холщагину у меня хорошая ремесленная база: я работал с формой по-честному – изучал, анализировал, рисовал. Я занимался в его мастерской целыми днями, уволился с работы, денег тогда оставалось ровно на месяц… А через два месяца я уже продавал свои изделия на «Голосе ремесел», и всё продал. Тогда же я совершенно спонтанно провел свой первый мастер-класс: гончар Анатолий Лебедев (тоже ученик Холщагина) попросил его подменить. И тот мальчик, который тогда сел ко мне, потом занимался у меня целый год, теперь он дружит с моим сыном.

Я 15 лет спрашивал у людей, как вы вообще нашли то, чем действительно хотите заниматься? Я кучу книг по этой теме перечитал и столько же лекций пересмотрел, но для себя на этот вопрос так и не ответил. И мучился от этого. У меня тогда сын должен был пойти в первый класс, и для меня было очень важно, чтобы он мог сказать в школе, кто его отец. Но у людей на поиски призвания уходят годы, а у меня было пару месяцев.

Помню, я стоял за кассой в кофейне, где тогда работал, и прямо физически ощутил, что мне уже совсем невмоготу на этих случайных работах, там, где ни мне никакой пользы нет, ни от меня. Я позвонил жене, спросил совета, она меня поддержала – и я пошел в Союз художников, где у Холщагина мастерская. Так я стал его учеником.

Станет ли сын моим учеником? Вряд ли, он особо керамикой не интересуется. Но ему передалось от меня стремление к поиску себя, он постоянно что-то ищет, пробует, ошибается, снова ищет.

Я с детства мечтал быть художником и хотел поступить на архитектурный факультет. Потому что не думал, что изобразительному искусству можно где-то учиться. Вернее, мне родители говорили, что если я хочу стать художником, то мне нужно поступить на архитектурный, чтобы у меня была хотя бы профессия какая-то. Но в старших классах я вдруг твердо решил стать музыкантом, потом трижды учился в музыкальных училищах Вологды и Архангельска, но музыкантом так и не стал. Теперь я понимаю, что мне просто не подходила эта форма самовыражения. А сейчас я ощущаю, что на своем месте. И даже перестал бояться, что это не так, что керамика меня разочарует. Глина – это мой материал, мне комфортно с ним, а гончарный круг для меня абсолютная, тотальная метафора жизни. И так каждый человек должен себя «воткнуть» там, где надо. Раньше я самонадеянно думал, что когда найду свое дело, всё остальное сложится само собой, а теперь понимаю, что это только самое начало пути. Но, опять-таки, ничего случайного, напрасного в жизни нет: я занимался чайной церемонией и так впервые заинтересовался керамикой, я «пытал» себя музыкой, и она в итоге дала мне очень многое для нынешней работы. Керамика вобрала весь мой опыт, все поиски.

Форма работы и набор выразительных средств современного мастера значительно отличаются от того, чем творили ремесленники прошлых лет, однако их изделия могут очень органично вписываться в современные интерьеры, а полностью традиционные вещи, созданные сегодня, напротив, порой кажутся чужими. Почему? В поисках ответа на этот вопрос я отошел от канонов северной традиции. Постепенно начал работать с деформацией, фактурой, цветом; определил для себя минимальный набор декоративных средств, которые позволяют мне передавать своё ощущение материала. В основном это ангобы, прозрачная глазурь, различные эффекты восстановительного обжига. Со временем этот поиск привёл меня к декоративно-прикладным, интерьерным объектам.

У меня есть один предмет, глядя на который, я понимаю, что, может, и жил-то по-настоящему, когда его делал. Я сейчас ничего не приукрашиваю. Я могу смотреть на него бесконечно. От всего остального можно избавиться. Периодически так и делаю.

Я люблю фотографировать свои работы с сухими цветами. Засохший цветок для меня – это символ скрытой ценности. Объясню: если я бегло взгляну на два цветка, поставленных рядом, сухой и живой, то, скорее всего, обращу внимание на живой цветок. Но если я присмотрюсь внимательно, то увижу, что высохший цветок гораздо краше. В нем возникает множество нюансов, фактур высохших поверхностей. Даже тот цветок, который в цветении своем не был настолько красив, в сухом виде преображается.

Ко мне на занятие приходила слепая девушка, и я ей по привычке постоянно говорил: «посмотрите», «посмотрите». И потом понял, что вообще никакого смысла в это слово не вкладываю – там ведь, по сути, и смотреть-то не на что даже, всё почувствовать можно. А в конце работы девушка сказала: «Красиво!». Что для меня «красиво»? То, что я вижу, или то, о чем мне сказали, что это красиво или нет? Возможно, бо́льшую часть своей жизни в оценке того, что красиво, я полагался на мнение окружающих, а не на свое собственное. А ей никто не может навязать свое мнение. Это «другое» красиво, и для нее оно честное и объективное.

Мне близок концептуальный минимализм, и в этом моими ориентирами остаются скандинавские и азиатские керамисты. Скандинавия строже по форме, там, например, много прямых линий. Япония же более свободна в отношении формы, но при этом очень канонична. Такая керамика актуальна в современном интерьере – в лофтовом, ваби-саби, например. Мой любимый художник – мастер из Южной Кореи Lee Kang Hyo, я бы хотел у него поучиться, да и просто пообщаться. При этом я никогда не забываю о своих корнях и намерен вернуться к северной керамике, но на ином уровне. Но главное, чего бы мне хотелось, так это то, чтобы всё больше и больше меня было в моих предметах, чтобы это были всё более и более честные работы.

Почему я сменил название мастерской? В тот период, когда она называлась «Берегами да реками», я именно так и мыслил керамику. Это название имело явный этнический оттенок, и мне в то время нравилось работать с традиционной посудой. В мае прошлого года у меня была персональная выставка с таким же название. Она была очень значима для меня, мне было важно, чтобы приехал Владимир Васильевич, жена, сын, мама. Мама всегда радуется за меня до слез. У нее дома столько керамики... она говорит, просыпаешься – и сразу в галерею попадаешь. И этой выставкой я закрыл определенный этап своих поисков и стал всё менять. В нынешнем названии ibe ceramics аббревиатура моего имени. А ещё ibe созвучно японскому «событию».

Каким «событием» отмечен нынешний этап работы? Я регулярно пишу и обсуждаю с друзьями проекты и концепции выставок, надежды на их реализацию. Непрерывный поиск. Последнее время было посвящено подготовке к совместной выставке с Александром Сергеевичем Пестеревым, моим учителем и вдохновителем, прекрасным художником-авангардистом. Для меня это большая честь и радость.

Вообще важно, чтобы твои работы присутствовали как можно в большем количестве мест, ведь керамика как живопись – никто не купит ее по фотографии, слишком сложна фактура. Либо нужно обладать таким статусом, чтобы люди сразу понимали, что ты крут. Но у меня такого статуса пока нет. И я осознаю, что некоторая степень популярности и известности для художника – важный компонент деятельности, таковы правила игры. Поэтому мне бы хотелось больше выставляться за границей, первый опыт сотрудничества с токийской галереей Pragmata показал, что время пришло…